Это невозможно! Но именно это произошло.
— Скорее! Скорее что-нибудь делай! — заорал начальник охраны на Шумова, памятуя, что он когда-то был врачом и носит белый чемоданчик с красным крестом.
Но Шумов уже давно не был врачом, потому что был палачом.
В кабинет, привлеченная криком, вбежала бывшая в коридоре челядь. Кто-то рванулся к истекающему кровью задержанному и попытался зажать ему пальцем артерию. Кто-то — звонить в «Скорую помощь». Но все это было тщетно. Спасти человека в подобном случае может только быстрая и квалифицированная медицинская помощь, которую никто из присутствующих в помещении оказать не мог. Потому что всю жизнь учились не спасать, а убивать и калечить людей. В чем достигли немалого совершенства.
Через пятнадцать минут приехала «Скорая помощь». Чтобы констатировать смерть.
— Безнадежно, — развел руками врач, — медицина здесь бессильна. Здесь нужен Господь Бог.
— Ну тогда до свидания! — довольно грубо сказал начальник охраны.
— Кто это его так? — поинтересовался на выходе врач.
— Сам. Сам себя, — ответил кто-то из толпы.
— Сам? И чтобы вот так, всю шею насквозь… Что то не верится, — хмыкнул врач.
— Не ваше собачье дело — верить или не верить! — заорал начальник охраны. — Ваше — помогать или валить отсюда к чертовой матери!
Медицинская бригада поспешно ретировалась. И все прочие, кто не хотел попадать под горячую руку, на всякий случай тоже.
Начальник охраны Президента сидел, обхватив голову руками. Он только теперь начал догадываться, в какую переделку угодил. Начал понимать, что речь идет не о типичной для нового времени подковерной драке между двумя подсиживающими друг друга придворными течениями. Что речь о гораздо большем…
Ни один из его даже самых близких и преданных работников не смог бы вот так, ради сохранения чужой тайны, проткнуть себя, как бабочку, предназначенную для гербария. Подавляющее большинство его работников продало бы его еще в самом начале торговли, даже тогда, когда речь шла бы не о жизни, а лишь о деньгах. И не только своего начальника продали бы, но и свою родную маму вкупе с малой, а также большой Родиной. Оптом продали. Потому что оптом быстрее. Потому что в нынешнее время ценится только одно умение — умение выгодно продавать.
А этот не продал! И даже не торговался! Потому что знал, что торговаться бессмысленно. Что цена уже назначена. Им самим.
Если работники той случайно зацепленной начальником охраны организации умеют так, мгновения не задумываясь, умирать, то он проиграл. Проиграл совершенно. У людей, готовых и способных во имя сохранения тайны отдать жизнь, узнать ничего нельзя! Узнать что-либо можно только у живых людей.
Начальник охраны очень пожалел, что тогда, несколько месяцев назад, он проявил излишнее любопытство. Впервые за свою жизнь пожалел о том, что узнал больше того, чем уже знал. Впервые его природное и профессиональное любопытство обернулось против него.
Начальник президентской охраны выиграл бой. И поэтому проиграл битву.
Начальник охраны проиграл. И даже больше, чем думал, что проиграл…
Глава 50
Полковник Трофимов лежал на своей койке, в своей комнате в офицерском общежитии и выстраивал в голове в единую логическую цепь все полученные в ходе расследования факты. Начиная с не имевшего место самострела и заканчивая сегодняшним осмотром места предположительных работ «геологов».
Он нашел это место. И убедился, что грунтовые работы велись. Совсем недавно велись. И очень масштабно велись. Каменистый грунт был иссечен гусеницами вездеходов и ковшом экскаватора. И был выровнен ножом бульдозера. Но самое интересное, в нескольких местах в грунт были вбиты металлические штыри с приваренными к ним «ушами», которые, к примеру, могли служить дополнительной опорой при закреплении лебедки. Или какого-нибудь другого подъемного механизма.
Полковник нашел место работ. Но он не знал, соответствует ли оно местонахождению штольни. Карта расположения оружейных погребов была только у командира. В его личном сейфе, от которого был только один ключ… Полковник размышлял о командирском сейфе и его владельце. И поэтому не очень удивился, когда, открыв на стук дверь, увидел командира. Собственной персоной.
Звери всегда бегут на ловца. Правда, ловцы не всегда успевают их поймать. И тогда гибнут в их когтях.
— Здорово, полковник, — сказал командир, бросая на пустую койку фуражку, — как освоился?
— Нормально, — ответил полковник.
— Просьб не появилось?
— Каких?
— Разных. О дополнительном одеяле на кровать. О внеочередном отпуске в более теплые края. О какой-нибудь, из личной библиотеки, книжечке на сон грядущий. Или о партийке в шахматы.
— Да нет. Я не шахматист. И не самый большой любитель тепла. Ни в форме одеял, ни в виде отпуска.
— Ну смотри. Была бы честь предложена. Как там твои дела с расследованием самострела?
— Пока никак. Следствие еще не закончено. И ничего определенного я сказать не могу.
— Не можешь?
— Не могу!
— А ты знаешь, что мы с завтрашним самолетом тело на родину отправляем?
— Слышал.
— Оно тебе больше не нужно?
— Что?
— Тело самострела?
— Нет. Его зверье, забравшееся в погреб, так попортило, что ни о каком патологоанатомическом исследовании не может быть и речи.
— Да, зверье у нас наглое. Дверь в дом задней ногой открывают. У моей жены бюстгальтер с веревки сняли. Вместе с веревкой и столбами.
— Жаль.
— Чего жаль? Одежды, веревки, столбов или моей жены?
— Зверя жаль. Что размером ошибся.
— Шутник ты, полковник. Ну да я не по этому поводу. Я по делу.
— По какому?
— По приятному. Для тебя приятному. Тут тебе премия причитается.
— Какая премия?
— Внеочередная. За помощь в проведении геологоразведочных работ. Ты ведь бывший разведчик? Ну, значит, тем более это по твоему профилю.
— Странно, я вроде ни в чем таком не участвовал. Шурфов не рыл, геологическим молотком не стучал.
— А никто не рыл. И не стучал. Просто у нас здесь вблизи части изыскатели трудились. А часть у нас, сам понимаешь, закрытая. Ну и чтобы наладить с нами контакт, они решили облагодетельствовать нас деньгами. Большую часть сбросили — безналом. Мы на нее оборудование в котельной обновим. И немного выдали — наличными. В виде единовременной материальной помощи для офицерского и рядового состава. Дело, конечно, не вполне законное, но я на него пошел. Сам понимаешь, денежное довольствие задерживают. А жить как-то надо. Все уже получили. Остался ты один. Чтобы ведомость закрыть.
— Но ведь, когда я прибыл, выдача уже была произведена?
— Да, буквально за день до того. Так что, если смотреть по числу приказа, на день выплаты ты уже был зачислен в состав части. То есть имеешь право на премию наравне со всеми прочими офицерами. Поэтому, если по справедливости, я не могу обойти тебя принадлежащими тебе по праву деньгами.
— Ну, если по справедливости…
— Абсолютно. Можешь не сомневаться.
— А на ведомость можно взглянуть?
— Не можно, а нужно. Ты что, думаешь, я тебе без росписи деньги выдам? Э, нет! Финансы — они учет любят! Как иначе я смогу отчитаться перед спонсорами?
Полковник взял ручку, ведомость и очень внимательно осмотрел росписи.
— А что же я здесь командира не вижу? — спросил он.
— Командиру не положено. По должности. Если командир возьмет, могут разные нехорошие слухи пойти. Мол, берет командир. В лапу. До командования дойдет. До разборок. Докажи потом, что ты не верблюд. Нет. Как ни хотел я поправить свое материальное положение, а не решился. Для офицеров — дело другое. А для себя — ни-ни. Как-нибудь так проживу.
— А я слышал, что вы в столице квартиру купили. Трехкомнатную.
— Уже разболтали? Быстр ты, полковник. Недаром, что по режиму. Ничего от тебя не скроешь. Точно — купил. Но не я. Жинка моя. Ей родители наследство отвалили немалое. Как раз на квартиру. Ну да я думаю она меня с той квартиры не погонит, когда я в отставку выйду. Все-таки пятнадцать лет по гарнизонам вдвоем.
— Что, умерли родители?
— Да нет, живы. И даже здоровы. Они заранее наследство отдали. Чего, говорят, нашей смерти ждать. А деньгам пылиться. А так хоть посмотрим, как они в пользу пойдут. Вот здесь распишись. И дело с концом.
— Ого! А что ж так много?
— Ничего не много. В самый раз. В размере годового оклада. Если считать с отпускными, проездными, продуктовым и вещевым довольствием. И с северной надбавкой. Еще даже мало будет.
— С какой северной? Я же весь этот год в Москве был. И меньше двух недель на севере.
— Ну, значит, высотные. Москва — она высоко стоит. Что твой Эверест. И ветры там за облаками дуют сумасшедшие. С ног сшибают.
